Сбросить лишнее

Оно одергивает тебя каждый раз, когда ты собираешься сделать шаг.  Навязанное чувство вины часто идет с тобой по жизни и когда-нибудь вгонит тебя в деревянный ящик на глубине метров, эдак, двух.

Оно одергивает тебя каждый раз, когда ты собираешься сделать шаг.  Навязанное чувство вины часто идет с тобой по жизни и когда-нибудь вгонит тебя в деревянный ящик на глубине метров, эдак, двух.
 
Стоял на балконе ночью. Смотрел на звезды. Внезапно в общем коридоре стало шумно. Сосед с чемоданом вылетел из подъезда, рванул ручку двери машины и, втопив педаль в землю, рванул от дома. Из окон соседской кухни сначала был слышен рев, потом звон посуды, разбивавшейся о кафельный пол. А потом… “Это из-за тебя отец ушел!”
 
Девочке, которая жила в этой квартире, было от силы лет семь. И через секунду среди детского плача и всхлипов на волю вырвалось: “Мама, прости меня!” Что такого мог сотворить ребенок? Просто не укладывалось в голове.
 
Зато всплыло мое. В висках застучало. Даже задергался правый глаз. Я весь сжался, ожидая прихода прошлого. И оно не заставило себя ждать. Серое такое, с липкими желтоватыми прожилками.
 
В четвертом классе я прогуливал уроки. Обычное дело, когда тебе одиннадцать, за окном весна, а твоя классная — впадающая в маразм старушка. Меня, естественно, поймали. Мать пришла в школу, а вечером молча налила борща и ушла в свою комнату. Я сидел, ковыряясь ложкой в тарелке, и знал — мир уже никогда не будет счастлив, всю жизнь я буду жалеть о прогулянном дне, а мать будет жалеть о моем появлении на свет.
 
Чуть позже я увлекся спортом. На соревнованиях я не смог победить соперника на татами, и наша команда продула в общем зачете. Через неделю я ушел из секции, а при встрече с тренером, который тогда в запале крикнул: “Это все из-за тебя!”, отводил глаза.
 
Где-то через год на меня на пустыре напала собака. Доберман. Псина прокусила мне икру. Я машинально подхватил с земли кирпич и обрушил его на голову осоловевшей суке. Хозяйка собаки, девочка лет тринадцати, ревела и обвиняла меня в смерти живого существа. Ее мать сказала тогда: “Из него вырастет живодер и пьяница”.
 
Потом были девушки. Прекрасное время. И вот однажды, во время прогулки с очередной пассией, мне позвонила мать предыдущей. В истерическом гневе она поведала, что ее дочка-красавица обдолбалась таблеток, не забыв упомянуть меня в прощальном письме недобрым словом. И долго еще как на работу я приходил к неудавшейся самоубийце, вежливо справляясь о ее самочувствии.
 
Потом появилась семья. После конфетно-карамельного периода на плечи рухнул быт. И если что-то шло не так, мне тут же навешивали ярлык — не тот ремонт, не та машина, не тот сок. Задерживаясь после работы выпить пива, я винил себя, что не иду домой. Усаживаясь посмотреть футбол, корил себя за бездарно потраченное время. Просыпаясь, чувствовал вину за то, что сильно стучу дверцами комода в поисках носков.
 
К концу этой чудной феерии я был обклеен ярлыками с головы до пят, за исключением разве что ноздрей. Что бы ни случалось – крайний был назначен. Когда кончались аргументы, вылетало: “Ты никогда не любил мою маму!” Потом был развод. Я искренне надеялся, что это станет началом новой жизни, оказалось только продолжением прошлого…
 
На работе горел проект. Горел как бензоколонка в лесном массиве. Я и мои коллеги полностью закрыли свои обязательства, но наша директорша, спасая свою, достаточно привлекательную, задницу назначила виновными нас. Просто слила и забыла. А я еще долго за вечерним пивом пытался выяснить, где же именно проект затрещал по швам и как я повлиял на это?
 
Я два месяца боялся идти на новую работу. Слава богу, расчётные позволяли. Вина оккупировала меня полностью. Я постоянно, как монах четки, перебирал все обиды, страхи, ошибки. И, черт возьми, даже плакал по ночам от своей безнадежности. Состояние бессилия перед судьбой вырастило внутри меня нечто, способное только на одно — просить за все прощение.
 
За то, что твоя жена не хочет детей, что твой начальник откровенный мудак, а твои клиенты несвоевременно оплачивают счета. За то, что не позвонил старому другу и не поздравил его с днем рождения. За то, что пошел в спортзал. За то, что не пошел. За то, что на секунду вдруг захотел быть безнаказанно счастливым.  Апогей — когда становится не по себе, если у тебя не находится мелочи, чтобы заплатить за пачку сигарет без сдачи. Это вершина. Это Триумф Вины. И вот ты уже сутул, смят, раздавлен. Тебе некогда мечтать. Некогда творить. Единственное, что может тебя порадовать, — это прощение. И то ненадолго, ибо существо внутри шепчет: “А ты уверен, что тебя простили, а не сказали это тебе просто, чтобы отстал?”
 
И дай бог, если до того момента, как гвозди застучат по крышке твоего последнего пристанища, ты сможешь понять, что тебя тупо обманули, подсунув вместо лосося шпротный паштет. Произошла то банальнейшая, понятная любому органу пропаганды, подмена понятий. Рациональное, симметричное и адекватное поведение было заменено на кособокое, одностороннее и предвзятое к себе отношение. Это навязанное чувство не приблизило ни на йоту к основному признаку взрослости, а вернее мужественности, имя которому — ответственность. За свои действия и бездействия.
 
Вместо того чтобы исправлять ситуацию, я просто просил не делать ее хуже. Самое страшное, что просил я об этом себя. В бытность студентом я зарабатывал на учебу на стройке, и мой бригадир однажды сказал прорабу замечательную вещь: “Или принимай как есть, или ремонтируй”.
 
И вот сейчас, на балконе, я вдруг отчетливо понял, что должен сделать, ибо мириться с тем, что становлюсь “попрошайкой прощений” я уже не мог. Дальше были только гвозди. Я решил написать явку с повинной самому себе. Выписать на разлинованный листок бумаги все, что нес с собой, а вернее — в себе. Распотрошить этот мешок с нелепыми, навешанными ограничителями, рамками и балластами. Выплеснуть один раз весь страх за свои действия и поступки в прошлом. За все, что никогда и не было моим. Я налил себе стакан чая. Уселся за стол. Взял ручку и аккуратно вывел на бумаге только одно слово “Невиновен”. Дата. Подпись.
 
Светало. Во дворе притормозила машина. Хлопнула входная дверь. В соседней квартире все разом всхлипнуло и так же моментально стихло.
 
Я улыбнулся и пошел спать.

Автор: Константин Нагаев 

0 комментариев

Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.